5 апреля, 2009 - 12:12 - Госхран
Доложил: Журналист
СЕКРЕТНО
СЕКРЕТНО
СЕКРЕТНО
«Приветствую тебя, моя горячо любимая и далёкая матушка!
Искренне прошу простить меня за то, что так долго не писал тебе. Признаться, в эти три недели не произошло абсолютно ничего такого, о чём стоило бы сообщить тебе. Как видишь, твой сын по-прежнему жив, здоров и старается неизменно быть крепок телом и духом, к чему постоянно призывает нас всех великий фюрер.
«Многоуважаемый Захар Тимофеевич!
Пишет вам эти самые строчки Анна Борщева, которую вы дуже хорошо знаете, потому что она известная вам дура, сама над собой сгалилась, а вы в этом деле тоже ей подсобили дуже, а потом кинули, как самую что ни на есть вредную. Краще было бы шашкой зарезать, чем так зроблять. Колысь я бы знала, что у вас такое колючее сердце или его нема зовсим, то не зробила бы так. Не подумайте чего такого, что я хочу знова, мне не дуже треба, а пишу вам, як фронтовому казаку, который бьет наших врагов, а ще як первому в колгоспе бригадиру. Зараз у нас краще вас бригадиров нет, и вас с Филиппом Шаповаленко и Мишку Сидоренкова часто вспоминают на собрании…
— Прямо так и запишите: нет у меня в отряде такого героя… Потому как все у нас — герои! О каждом придётся тогда отдельную статью сочинять, товарищ фронтовой корреспондент…
Моложавый капитан внимательно пометил в маленьком зелёном блокноте слова партизанского командира, и с намёком побарабанил пальцами по кожаному потрескавшемуся футляру выданной в штабе округа «лейки».
Покачав на прощанье крыльями, железная птица медленно растворилась в промозглой мгле ночного осеннего неба, и только приглушённый затихающий шум мотора ещё какое-то время напоминал о её недавнем присутствии. Тёмный силуэт парашюта плавно приблизился к земле, гулкий удар возвестил о прибытии обещанных командованием посылок, которых партизаны с нетерпением ждали уже третью неделю.
Ранним утром внушительных размеров контейнер был с трудом установлен посередине широкой лесной поляны, служившей бойцам одновременно плацем, столовой, и местом задушевных бесед в редкие минуты отдыха. Сбив прикладом фанерную крышку ящика, Подкова бережно извлёк на свет первый подарок. Им оказался огромный медный кальян, аккуратно упакованный в серую обёрточную бумагу.
— На память дорогому бойцу — от пионеров и школьников Сталинского района столицы, — взволнованно объяснил Иван, прочитав написанную синим химическим карандашом записку.
Дед Лукьян наугад вытащил тяжёлый прямоугольный свёрток, в котором находилось подарочное издание двухтомника «Войны и мира».
— Вон ведь как… — радостно ахнув, пробормотал смущённый дедок. — Эх, кабы мне грамотёнки хоть самую малость, я бы энту книжечку до самых корочек зачитал, братцы мои, как на духу говорю вам…
Все весело рассмеялись, прекрасно помня о том, что даже под текстом партизанской присяги неграмотный Лукьян умудрился сослепу рядом с фамилией Кодряну черкануть заменяющий подпись крестик.
Самому же Михаю досталось пропахшее нафталином чучело совы-альбиноса, Олесе преподнесли шоколадного цвета статуэтку спящего негритёнка. Реваз Гуладзе и Захар Трофимов, после долгих споров, согласились по-братски поделить ажурные металлические щипцы для завивки усов, и сверкающий позолотой набор ёлочных стеклянных шаров.
В землянке было сильно накурено. Сбившись в одну большую тёплую кучу, партизаны отсыпались после изнурительного ночного рейда по ближним тылам фашистов. Обжигаясь крепким трофейным кофе, бодрствовал только дед Лукьян, и Олеся, выключив рацию, подсела поближе к словоохотливому дедку.
— Деда, а товарищ Сталин — он ведь из рабочих, верно?
Подув на жестяную дымящуюся кружку, Лукьян немного помолчал.
— Верно, внученька… Из рабочих он, товарищ Сталин-то…
— А товарищ Ленин — он тоже, да?
— И товарищ Ленин из них же, чистая правда… Нашенский он, Владимир Ильич…
— Дедушка, ну а товарищи Маркс с Энгельсом — и они, получается?
— Ну а энти, внуч, и подавно пролетарской закалки… От них-то всё и пошло, вон ведь как выходит… Бывало, попишут себе маленько про тяжкий труд людской, да и бегом скорее поработать… Мастеровые мужики, крепкие — по бороде да фигуре сразу-то видать… До станков, надо сказать, дюже охочие были, а могли иной раз и в забой спуститься, и лямку бурлацкую потянуть… Крепко их за такое дело простой народ уважал, так-то вот…
Зябко кутаясь в огромную солдатскую шинель, Олеся прислонилась к холодной стене землянки, и устало закрыла глаза. До войны она, подобно большинству советских девушек, хотела пойти учиться на киноактрису, чтобы стать как Любовь Орлова, но её мечтам так и не суждено было сбыться. Окончив трёхмесячные курсы радистов, младший сержант Загоруйко была направлена в партизанский отряд имени Парижской Коммуны.
Стремительно ворвавшийся в землянку здоровяк Иван Подкова бросил на гвоздь свой ППШ, яростно рванул пуговицы заштопанной телогрейки, и со злостью швырнул в угол видавший виды потёртый картуз.
— Совсем озверели немцы… До карстовых пещер добрались, сволочи… Вроде как забава у них — сталактиты автоматами сшибать, по пьянке… Сталагмиты ведь не трогают, гады… Эх, кабы не в дозоре я был, весь магазин разрядил бы в них, проклятых… И когда ж только эта окаянная война кончится?
— Да весной сорок пятого, не раньше, — хрипло отозвался спросонья смуглый молдаванин Михай Кодряну. — Вот как побьём фрицев, к виноградникам тотчас же вернусь… Олеся, ненаглядная, а поедешь тогда со мной в Кишинёв?
Не открывая глаз, радистка отряда слабо улыбнулась.
— Какой ты, однако, быстрый, Михай… А вот меня уже, между прочим, Гуладзе в Тбилиси звал… Трофимов в Тамбов приглашал тоже… Прямо-таки не знаю, что и делать…
Надев наушники, она в очередной раз щёлкнула тумблером, и вдруг сразу посерьёзнела.
— Тише, товарищи, «второй» вышел в эфир… ждите самолёт с грузом… заход на точку — сегодня в полночь… костры развести за десять минут до указанного срока… сразу же подтвердить получение срочной шифровкой… конец связи…
…На рассвете 18 июля 1942 года главный военлёт 3-ей эскадрильи 67-го авиационного полка капитан Севастьянов в последний раз внимательно окинул строгим взглядом своих экипированных по-десантному пассажиров, и утвердительно кивнул. Выкрашенный в небесно-голубой цвет «кукурузник» ждало особо важное задание: взлетев с секретного подмосковного аэродрома Химки-8, он должен был благополучно долететь до линии фронта, беспрепятственно пересечь её и, уже гораздо дальше, в глубоком немецком тылу, выбросить специально подготовленную диверсионную группу — костяк будущего партизанского отряда имени Парижской Коммуны.