…На рассвете 18 июля 1942 года главный военлёт 3-ей эскадрильи 67-го авиационного полка капитан Севастьянов в последний раз внимательно окинул строгим взглядом своих экипированных по-десантному пассажиров, и утвердительно кивнул. Выкрашенный в небесно-голубой цвет «кукурузник» ждало особо важное задание: взлетев с секретного подмосковного аэродрома Химки-8, он должен был благополучно долететь до линии фронта, беспрепятственно пересечь её и, уже гораздо дальше, в глубоком немецком тылу, выбросить специально подготовленную диверсионную группу — костяк будущего партизанского отряда имени Парижской Коммуны.

Full Story…

Ой, да девки в пампасы пошли,
Ой, да в вечно во зелёные пошли.
Эх, манго молоть,
Ананасы полоть,
Полоть, полоть, да не выполоть!

Парень в манге между грядок лежит,
Парень свой мачете крепко держит.
Эх, манго молоть,
Ананасы полоть,
Полоть, полоть, да не выполоть!

Не ходили бы вы девки в пампас!
Не пололи бы вы манго-ананас!
Там парень лежит,
Свой мачете держит,
Держит, держит, да не выдержит!

Вечерело. В землянке было сильно накурено. Как всегда, каждый из партизан занимался своим излюбленным делом. Казак Щербина раскладывал на ящике из-под патронов очередной замысловатый пасьянс, бывший летчик Макеев второй раз за осень перечитывал «Бесов» Достоевского, дед Лукьян же по обыкновению своему не спеша обжигался крепким трофейным кофе и задумчиво размышляя о вечности. Остальные бойцы отряда, сбившись в одну теплую живую кучу, отсыпались после изнурительного ночного рейда.

— Ну, что, сынки, есть на свете Бог, али нет, как полагаете? — не выдержал первым старый Лукьян.

— Я думаю, что есть, — не поднимая головы отозвался Макеев. — А иначе как еще можно объяснить, что фрицы до сих пор нас всех тут не переколошматили?..

— Вот и я того же мнения, — глубокомысленно вздохнул дедок.

— Насчет чего, отец? — оторвался от карт Щербина. — Относительно Бога или же в плане фрицев?
Full Story…

Привычно сунув в карман своё редакционное удостоверение, я вскользь глянул на адрес в записной книжке, и уже буквально через двадцать минут подходил к нужному мне дому. Собственно, ничего особенного мне не предстояло — заурядное журналистское задание, с которым легко справился бы и школьник: задать несколько стандартных вопросов ветерану-фронтовику, бывшему участнику партизанского движения в Полесье.

Дед как дед, внешность — самая что ни на есть обыкновенная: не высок, не плечист, голос негромкий, если не сказать даже — тихий.  В общем, таких дедулек в любом дворе встретишь, в каждом сквере. Сидят себе на лавочках, беседы ведут свои стариковские, о чём-то спорят между собой, что-то вспоминают…

Недолго я у него пробыл со своими нехитрыми расспросами, от чая вежливо отказался и, уже уходя, машинально бросил с порога:

— А войну-то где закончили, Иван Иванович?

Неспешный ответ ветерана, мягко говоря, изумил меня:

— Да на озере Титикака, немного до Ла-Паса не дошёл…

— Дедушка, а вы ничего не путаете? — мягко улыбнулся я, стараясь не обидеть старость. — Может, под Берлином победу встретили? Или же под Прагой, Будапештом…

В ответ бывший партизан лишь тихо вздохнул, зашаркал тапочками к ветхому шкафу и, кряхтя, достал оттуда выцветшую от времени серую клеёнчатую тетрадь с расплывшейся бледной надписью: «Летопись партизанского отряда имени Пифагора».

— Недолго мне, милок, скрипеть осталось, по себе чую, — тихо и печально произнёс старик, и глаза его тут же наполнись влагой, руки слегка задрожали, а сам он как-то разом сгорбился и сник. — Возьми, внучек  — глядишь, и пригодится тебе как-нибудь… Не всё ведь люди о той войне знают-то, ох, не всё…

…Зачаровано присев на ближайшую скамейку, я медленно открыл первую страницу, скользнул по ней глазами, затем прочёл уже гораздо медленнее, и… как будто вдруг очутился в том самом отряде…